возвращаясь

[Liebste]

в деревне пахнет соснами, малиной и крапивой. трава зелёная-зелёная, мягкая, манящая. так и хочется пройтись по ней босыми ногами. Сидишь, запрокинув голову - мир вверх тормашками. Солнце припекает, золотит кожу. ветер развевает волосы и играет с подолом сарафана, непременно в горошек и обязательно со времён маминой молодости.

пока меня не было не допитый чай зацвёл на дне чашки. всё немного непривычно и присутствует какое-то предвкушение и эфемерная влюблённость не понятно во что. и очень жаль, что нет сейчас таких людей. которых описывает остин в своих романах. а ещё я очень скучала по вам.

@темы: Будни, Мысли вслух, Настроение, Фото

Comments

[Liebste]

да не за что.
а я не читала ричарда баха. советуешь?

[вуки]

не всё если честно)у него некоторые книги нудные немного..
мне нравятся больше всего "иллюзии" и "единственная"

[Liebste]

а ты читала баррикко?

[вуки]

нет..а что там?

[Liebste]

у него очаровательнейшие маленькие романы, вот например кусочек из моего любимого6
Это не совсем болезнь. Похоже на болезнь, но не болезнь. Это что-то полегче. Такое легкое, что назови его - оно и развеется.
- Однажды, когда она была еще маленькой, явился к нам один нищий. Явился - и затянул колыбельную. Спугнула та колыбельная дрозда - вспорхнул дрозд...
- ...спугнула и горлицу -- вспорхнула горлица, зашумела крыльями...
- ...шорох крыльев, фрр-фрр, как шепот листьев...
- ...лет десять назад это было...
- ...пролетела горлица за ее окошком -- только горлицу и видели; а наша-то вскинула глазки от кукол, сама ни жива ни мертва от страху, прямо с лица спала; сердце у нее захолонуло, того и гляди, душа вон...
- ...шорох крыльев, фрр-фрр...
- ...того и гляди, душа вон...
- ...хотите верьте, хотите нет...
Верили: вырастет - обмогнется. А до поры до времени разостлали по всему дому ковры. И то сказать: она боялась даже звука собственных шагов. Ковры сплошь белые. Безвредные. Глухие шаги, глухие цвета.
***
Не следует забывать и о случае с Эделем Тратом. По шелкоткацкой части ему не было равных во всем крае. И вот как-то раз призывает его к себе барон. А на дворе зима, снегу навалило - ребятишек с головой укрывает; морозы стоят лютые; доехать до барона- сущий ад: лошадь запарилась, копыта в снегу тонут, сани вязнут; эдак и окочуриться недолго, не будь я Эделем Тратом; самое обидное, что даже не узнаешь, на кой черт барону приспичило меня видеть...
- Что ты видишь, Эдель? Барон стоит в детской, против длинной глухой стены, и говорит тихим, по старинке вкрадчивым голосом:
- Что ты видишь?
Добротная бургундская ткань, обычный пейзаж, отменная работа.
- Пейзаж не совсем обычный. По крайности, для моей дочери.
Его дочери.
Тут какая-то тайна. Чтобы раскрыть ее, нужно дать волю фантазии, позабыв о том, что нам известно. И огда воображение вырвется на свободу и проникнет в самую суть вещей и станет ясно, что душа - не все алмаз, а часто шелковая вуаль, - о, я это понимаю, - представь себе прозрачную шелковую вуаль: ее ничего не стоит повредить, достаточно нечаянного взгляда или руки, женской руки -да-да, - рука медленно тянется к вуали, сжимает ее, напрасное усилие: вуаль вспорхнет, как при порыве ветра, и пальцы скомкают ее так, словно это и не пальцы... словно это и не пальцы, а... мысли. Вот эта комната - что та рука, а дочка - что подбитая ветром шелковая вуаль.
Да, теперь я понял.
- Не водопад мне нужен, Эдель, а безмятежное озеро, не дубы, а березы; те горы в глубине должны стать холмами, день - закатом, вихрь - ветерком, город - деревенькой, замки - садами. И уж если не обойтись без ястребов, пускай себе парят где-нибудь в вышине.
Да, я понял. А как быть с людьми?
Барон молчит. Он обводит взглядом всех действующих лиц огромной гобеленной мастерской, одного за другим, словно испрашивая их совета. Он переходит от стены к стене, но не слышит ответа. Так и должно было быть. - Эдель, а как бы сотворить таких людей, которые не причиняют зла?
Верно, и Господь Бог задавался в свое время подобным вопросом.
- Не знаю. Но попробую.
Работа в мастерской Эделя Трата растянулась на долгие месяцы и нескончаемые версты шелковой нити, доставленной по распоряжению барона. Ткали молча, ибо, как утверждал Эдель, тишина должна впитаться в самый уток. Нить вроде бы не отличалась от всякой другой, только увидеть ее не было никакой возможности. Но нить была. Так и трудились - в полной тишине. Долгие месяцы.
И вот в один прекрасный день ко дворцу барона подъехала повозка. На ней воз лежал шедевр Эделя. Три гигантские штуки, увесистые, как пасхальные кресты. Штуки втащили по парадной лестнице, пронесли через вереницу коридоров и дверей - в самое сердце дворца, в поджидавшую их комнату. Прежде чем их размотали, барон прошептал:
- А люди? Эдель усмехнулся.
- Уж если не обойтись без людей, пускай себе парят где-нибудь в вышине. Барон дождался закатного багрянца, взял дочку за руку и повел ее в новую комнату. Эдель говорит, что, войдя, она зарделась от изумления. На мгновение барон убоялся, что сюрприз окажет на нее чрезмерное воздействие. Но только на мгновение. В комнате тотчас воцарилась неотразимая тишина шелкового мира, которого мирные пажити лучились тихой радостью, а крошечные человечки, повиснув в воздухе, неторопливо мерили пределы бледно-голубого неба.
Эдель говорит - и этого ему не забыть никогда,- что она долго осматривалась, а потом, обернувшись, просияла улыбкой.

[вуки]

оо,надо почитать будет)

[Liebste]

конкретно это, называется море-океан.