жена Британского правительства
Сентябрь дарит последние тёплые солнечные деньки, запах прелых листьев, чёртово колесо светящееся в темноте, внезапные бабочки. мне так хочется расствориться, слиться с порывом ветра и гонять золотую листву, я так судорожно хватаю ртом этот холодный сентябрьский воздух, как буд-то без него мне не жить. я стараюсь не думать ни о чём, лишь о золоте и багрянце сентября, о миленьких котятах на остановках, о новых платьях. но вот он приходит и старательно отводит взгляд, руки его дрожат, я как выброшенная на берег рыба, мне не хватает воздуха, вытянутая струна, всё желание, что подбежать и растормашить. и мысли каким-то невероятным потоком обрушиваются на меня. я не понимаю зачем и почему мне это надо, но в голове всплывает фраза "ты хороший человек, а в наше время это редкость. так что хороших людей надо держать поближе к себе". самое забавное, что эту фразу сказал мне два года назад человек, который никак не мог выбрать между тогдашней своей девушкой и мной, тем самым как бы извиняясь за моё мученье. и вот я как пародия, неудачная копия, со всем своим сердцем нараспашку, печатаю и стираю эти слова. мне надо выговорится, но стоит открыть рот и всё не то и не так и либо не поймут, либо поймут превратно. надеюсь меня скоро отпустит.
я влюблена в себя образца 2009 года. в ту звонкую, сказочную, ветренную девочку, у которой все проблемы, что надуманные влюблённости и рассыпавшиеся бусинки. у которой на пальчиках живут птички, а в голове глупости и книжки и вся она погруженна в творчество, рисунки-картиночки, пьески-рассказы. вся она как пышная булочка с карамелью или какое диковенное пирожное. а по сути вот она сидит и смотрит на меня из зеркала, только она ли это? наверное нет, уже нет. это болезненно худая девица, королева драмы, у которой "от любого слова может вдребезги всё внутри". я всё списываю на недосып, на отсутствие свободного времени. тогда, в 2009 я гуляла по улицам,в которые была влюблена с давних пор, я тратила вечера на книги, а солнечные ура на акварель, теперь я работаю и сил нет ни на что. я слишком мало времени провожу с сентябрём, и уже не смею надеяться на ночные пятничные прогулки... верните меня на неделю назад, я всё переиграю. я верну себе радость и веселье и не буду вспоминать былое.
я влюблена в себя образца 2009 года. в ту звонкую, сказочную, ветренную девочку, у которой все проблемы, что надуманные влюблённости и рассыпавшиеся бусинки. у которой на пальчиках живут птички, а в голове глупости и книжки и вся она погруженна в творчество, рисунки-картиночки, пьески-рассказы. вся она как пышная булочка с карамелью или какое диковенное пирожное. а по сути вот она сидит и смотрит на меня из зеркала, только она ли это? наверное нет, уже нет. это болезненно худая девица, королева драмы, у которой "от любого слова может вдребезги всё внутри". я всё списываю на недосып, на отсутствие свободного времени. тогда, в 2009 я гуляла по улицам,в которые была влюблена с давних пор, я тратила вечера на книги, а солнечные ура на акварель, теперь я работаю и сил нет ни на что. я слишком мало времени провожу с сентябрём, и уже не смею надеяться на ночные пятничные прогулки... верните меня на неделю назад, я всё переиграю. я верну себе радость и веселье и не буду вспоминать былое.
И что-то там происходит на личном фронте. Но я верю, что и там все утрясется.
Лучи любви!
а диплом будет.)
Чувствовал Эйдриан и то, что, попадись ему эта статья в дальнейшей жизни, лет в двадцать, он только поежится, смущенный ее претенциозностью. Но почему его будущее «я» должно насмехаться над ним теперешним? Ужасно сознавать, что время заставит тебя предать все, во что ты сейчас веришь. «То, каков я сейчас, правильно, – говорил он себе. – Я никогда не буду видеть все так ясно, никогда не буду понимать все так полно, как в эту минуту». Мир не изменится, если люди по-прежнему будут позволять ему засасывать себя.
Так он и есть, конечно же, другой человек – на молекулярном уровне любая часть Картрайта изменялась, надо думать, десятки раз с тех пор, как он был прекраснейшим из людей, когда-либо попиравших землю. Да и прежний Эйдриан, любивший Картрайта, не был тем Эйдрианом, который вглядывался в него нынче. Тут что-то наподобие топора, о котором рассуждает философ. Проходит несколько лет, философ заменяет лезвие, а после и топорище. Затем лезвие снашивается, философ снова заменяет его, а следом – опять топорище. Вправе ли он назвать его тем же самым топором? Почему новый Эйдриан должен отвечать за грехи Эйдриана старого?
(с) Стивен Фрай